Наверняка многие слышали анекдот о том, как волк, лиса и заяц (в других вариантах — свинья) попали в яму. Оказывается, это старинный способ охоты на хищников — весьма трудоёмкий, но результативный, к сожалению, по большей части забытый. Промысловик Владимир Семёнович Сурков — один из немногих, кто в деталях знает, как устроена эта яма, которая так и называется — волчья. Потому что главный объект такой охоты… далее можно не продолжать — и так всё понятно.

«И лопотать по-ихнему научился…»

Владимир Сурков родился в дремучей баунтовской тайге, в посёлке Окунёво. Мальчишке едва исполнилось три года, когда родители переехали в Гусиху Баргузинского района, а он остался у дедушки с бабушкой.

— Я ведь рос с орочонами (эвенками. — Авт.), лопотать по-ихнему научился, на оленях умел ездить, — вспоминает Владимир Семёнович. — Мой дед Николай Прокопьевич Коротаев известным на всю округу волчатником был, любили и уважали его орочоны. Мне, семилетнему пацану, они подарили «тозовку», а стрелять научил дед. Мы с ним на белок ходили, шкурки потом в Заготпушнину сдавали. Сейчас мне 73 года, но я ещё бельчонку в глаз попаду.

Родители из Гусихи однажды написали, что купили домой в хозяйство коз. А я думаю: «Как это купили? Почему их собаки не подрали?» У меня понятие-то детское было, кругом охотники, домашних коз я не видел. У нас через дорогу жила семья Панькиных, так их собаки диких коз живых прямо в ограду приводили.

Собачья работа

Ни один охотник, будь у него за плечами хоть тридцать лет стажа, а на плечах проверенное ружье или даже два, не мыслит сезон добычи без верных собак — они глаза, нос и уши промысловика в тайге. Нередко Пираты и Байкалы (самые распространённые клички охотничьих собак) дарят хозяину драгоценные спасительные минуты, бросаясь на медведя, принимая удар на себя. Чаще всего подобная схватка становится последней для лайки. Но, даже если подобной встрече собаки с косолапым быть не суждено, век четвероногого охотника недолог — максимум десять лет.

— Рабочий век собаки — 9-10 лет, потом она вырабатывается: слух пропадает, плохо бегает, — продолжает Владимир Семёнович. — У меня кобелёк жил, ему 11 лет уже было. До этого он ни разу не облаивался (не ошибался. — Авт.). И вот однажды идём по лесу, он около сухой лиственницы встал и давай лаять. Я смотрю — никого нет, но подумал, что соболь затаился внутри. Пришлось дерево рубить. Но в дупле никого не оказалось. Тогда я понял: кобель состарился. Начал облаиваться — значит, пора искать замену. При выборе щенка не всегда понятно, какой из него охотник получится. Бывает, красивый экстерьер, прямо выставочный экземпляр, а способности никудышные. Иногда смотришь — собачонка невзрачная, а в лесу ей цены нет, никогда зазря не залает. Собака как человек — учится и мудреет с годами.

Таёжная жизнь сурова и рациональна, она не терпит лирики и сантиментов, здесь нет места трусам и тунеядцам. В лесу не бывает золотой середины: ты либо охотник, либо добыча, и это касается всех без исключения. Здесь на шкалу естественного отбора накладываются суровые условия выживания.

Пёс, который от страха начинал прижиматься к ногам хозяина, немедленно получал смертельный заряд. Всё просто: трусость четвероногого помощника запросто может стоить жизни самому охотнику. Сценки отстрела собак промысловики не считают жестокими, мужики пересказывают их буднично, а на неудобные вопросы отвечают вопросом: «А как же иначе?»

В Тофаларии лет десять назад медведь забрался в зимовье, всё перевернул, а потом затаился на дощатом крыльце, поджидая человека. Как назло, собаки промысловика отстали от хозяина — возможно, отвлеклись на белку или рябчика. Встреча с хозяином тайги оказалась роковой — мужчина умер от кровопотери.

Зато честно отработавшую свой короткий век собаку хозяин будет кормить до последнего вздоха, даже если она не в состоянии загнать соболя или подставить под выстрел копытного зверя. Были случаи, когда лайку, угодившую под клыки кабана-секача, охотник десятки километров нёс на руках к ветеринару, чтобы спасти ей жизнь…

Волчьи ямы: страшнее ружья, коварнее капкана

На Севере серых хищников добывали в основном с помощью ям-ловушек, которые выкапывали летом. Западня работала всю зиму — только ходи и проверяй, к тому же позволяла орочонам здорово экономить патроны: порох и картечь в таёжной глуши всегда были в особой цене, за них платили исключительно собольими шкурками.

Ям требовалось не одна и не две, а минимум 8-10, каждая до двухдвух с половиной метров глубиной. Поэтому стоит представить, какой это адский труд для охотника — за короткое лето вырыть много ловушек.

— С наступлением морозов яму по периметру постепенно заливали водой таким образом, чтобы по краю образовался хрупкий козырёк, в который вмораживали кусок… собачьего мяса, — рассказывает Сурков. — Приваду мужики заготавливали с осени, отстреливая по деревне бестолковых в таёжном смысле псов.

Обнаружить мясо волку помогают вороны — говорят, в тайге они с серым работают в тандеме. Завидев с высоты полёта съестное, ворона начинает каркать особым образом, и волк, почуяв это, мчится к месту пиршества за много километров. Увидев лакомый кусок, зверь уже не отступится, он будет тянуться из последних сил, чтобы его достать. Это и подводит волка: потеряв на секунду бдительность, он сваливается в ледовую ловушку, выбраться из которой нет ни единого шанса. Он, конечно, пытается выбраться, раз за разом кидаясь на стены, залитые водой, но бесполезно. Выбившись из сил, зверь затихает, но не смиряется со своей участью. Бывало, что к хищнику попадали собака и даже копытные. И вот что интересно: в яме волк не решался напасть на потенциальную жертву, которую в другой ситуации порвал бы не церемонясь.

Страшно, когда волки ходят по крыше

— Николай Прокопьевич брал меня с собой ямы водой заливать, в то время волка особенно много было, а снега мало, — вспоминает Владимир Семёнович. — В таких условиях северные олени становились лёгкой добычей. Посёлок Окунёво стоял на протоке между двумя озерами — Оронским и Окунёвым. Дед оборудовал землянку за Оронским озером и меня с одним из своих племянников привёз туда, чтобы мы помогали. Но потом резко засобирался — вероятно, что-то случилось. Оставил нас, а сам спешно уехал в деревню. Так весь вечер и ночь волки по землянке ходили. Перепугались мы ужасно, кое-как утра дождались. Помню ту ночь до сих пор, как будто всё было вчера.

Владимир Семёнович без малого 45 лет в тайге. На участке площадью 175 тыс. гектаров он построил пять избушек. Помимо пушнины охотовед заготавливал дикоросы, собирал ягоду, вёл обязательный учёт животных, следил за пожароопасной обстановкой.

У деда стабильно было десятка два ям заготовлено. Представьте, какой это труд, чтобы всё поддерживать в рабочем состоянии, ведь ямы находились на значительном расстоянии друг от друга. Через определённый промежуток дед, бывало, съездит, двух-трёх волков добудет. Специально лестницу мастерили, чтобы тушу поднять наверх. Раньше большие деньги платили за шкуру волка, сегодня 5 тысяч рублей она стоит. Но надо сначала объехать все службы, анализы взять, съездить в Улан-Удэ заклеймить, с тебя 13 процентов подоходного налога снимут, а деньги отдадут, когда будут. В советское время охотнику 100 рублей выплачивали, да ещё и премия полагалась от хозяйства, на территории которого добыл. Сегодня охота на волка с помощью ям-ловушек практически полностью забыта, да и нет таких специалистов.

Семья охотника

Свою будущую жену Тамару Владимир Сурков заприметил в лесотехникуме, куда поступил, отслужив в морфлоте и отработав на самосвале в Баргузинском леспромхозе.

— Ни за что не угадаете, кто по профессии моя Тамара! Электрик! А я автомеханик. Мы сыграли с ней самую настоящую студенческую свадьбу: с разрешения коменданта на пятом этаже накрыли столы, поздравить нас собрались две группы, было шумно и весело. Тамара Александровна и Владимир Семёнович воспитали пятерых детей — трёх сыновей и двух дочерей.

Владимир Семёнович без малого 45 лет в тайге. На участке площадью 175 тыс. гектаров он построил пять избушек. Помимо пушнины охотовед заготавливал дикоросы, собирал ягоду, вёл обязательный учёт животных, следил за пожароопасной обстановкой. В советское время на территории угодий заготовкой деловой древесины занимался Баргузинский леспромхоз. За всем нужен был пригляд и догляд. И хотя Владимир Семёнович говорит, что у него не хватало времени на детей, а их воспитанием преимущественно занималась жена, тем не менее троих сыновей он обучил непростому ремеслу. Старший, Сергей, на охотничью тропу ступил в шесть лет. Сейчас его работа напрямую не связана с лесом (он занимает пост главы поселения Суво), но в тайге Сергей чувствует себя как дома. Среднего сына, Александра, который обосновался в Гусихе, отец считает самым опытным в промысловом деле. Младший, Андрей, живёт в Екатеринбурге.

— Самые яркие воспоминания детства, — рассказывает дочь Анна, — вся семья сидит при свечах, папа играет на гитаре, а мы ему подпеваем…

Собственно анекдот.

Попали в яму волк, лиса и свинья. Лиса смотрит на свинью и думает: «Мясо есть, сколько-нибудь продержимся, а там, глядишь, и выкарабкаемся…» Волк посмотрел на свинью: «Мясо есть…» Посмотрел на лису: «Баба есть… Жить можно!» Свинья посмотрела на обоих и говорит: «Ну, мне тут делать нечего. Давайте хоть спою, что ли…» Все согласились. Как свинья поёт — не знали ни лиса, ни волк. А хрюшка как завизжит! Охотники услышали — прибежали, волка и лису убили. Последняя мысль в угасающем сознании волка: «Мясо было… Тёлка была… Но, чёрт, шоу захотелось!..»

Борис СЛЕПНЕВ